Александр Задыханов

Статья из журнала Hair's How #108 ( январь-февраль 2007) Вы можете пролистать наши журналы в онлайн-режиме или скачать их в формате .pdf совершенно бесплатно на нашем официальном сайте Купить наши издания, а также подписаться на журнал, вы можете в нашем магазине

До того как стать парикмахером, я был спортсменом. Я ненавидел советские парикмахерские с детства, но мне нравилась атмосфера салона, другом которого я был лет пять.

До того как стать парикмахером, я был спортсменом. Я ненавидел советские парикмахерские с детства, но мне нравилась атмосфера салона, другом которого я был лет пять. Однажды во время праздника взял ножницы и сделал своему другу «площадку» — стрижку, которая считалась сложной. «Во как! — сказали на это мастера. — В общем, так. Ставишь два ящика коньяка, и мы тебя берем учиться-работать прямо в салон, без всяких ПТУ». После травмы спины, закрывшей мою спортивную карьеру, я подумал: «Почему бы нет?» И стал трудиться. В начале мне один мастер сказал: «Если ты хочешь хорошо зарабатывать — будь женским мастером. Если очень хорошо — будь мужским, но лучшим». И это оказалось для меня более понятным: быть лучшим. Это уже было похоже на цель, и я себе ее поставил.

Фундаментальная правда о профессии мне открылась благодаря приезду в Питер чемпиона мира 1992 года Лино Лионе. Он, что называется, «сломал мне голову», и я понял, что все, чем я до этого занимался, — полная ерунда. Нас учили тому, как стрижка должна начинаться, чем заканчиваться и т. п. А он объяснил, что она может начаться откуда угодно и как угодно — он заставил рассматривать волосы как единую массу, как нечто живое, смотреть в глубину стрижки, «запускать руки». Он не стриг, а именно убирал лишнее. И вот с этого момента все и началось.

Бритву в руки мне тоже вложил Лино. Было как: я резво беру ее, а он мне говорит: «Подожди, отложи инструмент. Возьми через часок». Мое недоумение он игнорирует, занимается другим. И вот когда я снова взял бритву, я уже почувствовал ее вес, подумал, как и что буду делать, и, увидев это, он спрашивает: «В руке легла? А вот теперь попробуй!»

Филировочная бритва как инструмент тоже имеет право на жизнь, но я работаю только опасной бритвой. Ею можно сделать абсолютно все, но ее нужно чувствовать! И волосы это понимают, им тоже нравится лежать комфортно.

Выступая на конкурсах, года два-три я переваривал эту информацию, чего было достаточно, чтобы вести поиски в нужном направлении. Я занимал призовые места, но они мне были интересны как результат творчества. Вместе со мной проживал этот конкурсный путь мой учитель Юрий Тимофеев, который вложил в меня мужскую эмоцию в стрижке. И моя последняя победа — абсолютный Гран-при на Первом открытом чемпионате Санкт-Петербурга — это была его победа. Далее учился на базе салона Венера Анварова и Ольги Бурмистровой. Именно в их салоне я научился понимать атмосферу творчества. И передо мной встал выбор: творчество или соревновательность. Я отказался от выступлений, потому что тешиться местами стало неинтересно, — я научился думать нестандартно.

Я стал тренером сборной Петербурга. Но была разница между тем, что я хотел и мог предложить, и реальным положением дел. За длительное время я осознал, что только 5-10% понимают, что же на самом деле происходит на подиуме. А остальные — статисты, натасканные мастерами, которые называют себя тренерами, выполнять доработанную, доведенную до автоматизма прошлогоднюю работу! Своей массой не давая возможности судьям рассмотреть работы истинных художников тренерского дела, анализирующих и воплощающих через руки своих учеников настоящие современные тенденции. Я не хотел быть тренером статистов. Но пока еще не мог передать то, что чувствовал и умел сам.

Моя отличительная черта — она же и проблема. Излишняя открытость. Это неудобство. Например, если человек идиот — он об этом узнает от меня. Конечно, это касается только тех ситуаций, которые предполагают мое деятельное отношение. Понятно, что есть этика. Но сила уверенных в себе людей — в их искренности. А искренность — необходимый элемент настоящего дела. И это очень мешает другим, кто подвизается в нашей индустрии. В движущейся и слаженной машине под названием бренд вы всегда найдете звено так называемых менеджеров, которые взяли на себя кучу обязанностей, но многих из них на милю нельзя подпускать к творческим вопросам. Они рассматривают чужое творчество как хвостизм движения по своей карьерной лестнице. Однажды я ехал из аэропорта и разговаривал с одним из таких по мобильному телефону. И в ходе разговора он настолько достал меня своей претенциозной бездарностью, что я выкинул телефон в окно. Моему товарищу стало интересно: услышит ли менеджер этот свист ветра, динамику в три оборота, хруст телефона по насту... Беда в том, что даже если он услышал, то не понял.

Я уважаю Москву за ее действенность: здесь все работает, все движется, здесь все всё делают и приходят к результату. В Питере все медленней, с одной стороны, но там есть возможность жить, а не просто действовать. В нашей профессии мода — это ерунда, это для поверхностных людей. Есть стиль. Вот в Москве очень много модных людей. В Питере же больше стильных. Это ни для кого не обидно, но это так. Поэтому я счастлив жить и работать там, где я. Как говорит Юрий Дормидошин, общением с которым я дорожу: «Я смотрю фильм длиною в жизнь и коллекционирую эмоции. Мне нужны всякие, и каждую я должен познать. Тогда я имею право на жизнь».

Счастье стилиста — когда у него есть возможность самовыражаться, и ему не мешают. Возможность транслировать то, до чего он додумался, в творческой и преподавательской работе. В работе с клиентом — почувствовать его личность и удачно подсказать изменения в образе.

Если стилист изначально не уважает клиента, у него нет перспектив, и он только хитростью и наглостью будет пробивать себе путь на «ипподроме» таких же прохвостов, как сам. И помечать этот путь табличками: где был, с кем и что получил. Но, по сути, нормальным людям он этим ничего не докажет.

Самое трудное в жизни и творчестве — оставаться собой. И будучи поглощенным творчеством, не дезориентироваться. Потому что нашего брата кидает то на достижение мест, то на «поднятие чека»… А это не дает возможность вести анализ, быть свободным. Не обязательно всем нравиться, но ты должен остаться порядочным по отношению к миру и к той его картине, которая есть у тебя в голове. Умение пронести свое, искреннее, через ту тысячу искушений, которая всегда будет — вот это круто.

Порядочность — это такая вещь… если ты ее хоть один раз не сохранил, ты либо будешь мучиться, либо начнешь мутировать. Ведь человеку свойственно себя оправдывать. Но я убежден: нельзя позволять себе быть «порядочным, но…», как абсурдно быть «девственницей, но…». Любой представляет, о чем идет речь.

Главное достижение, как я его понимаю, — позволить себе не общаться с идиотами. А тратить драгоценное время на общение только с теми, с кем оно не пусто, а наполнено живым чувством и возможностью поговорить о главном.

Есть вещи неосознанные — они происходят со всеми нами, а есть осознанные. И по сути они означают трансформацию сознания — не «Я и мир», а «МИР и я». У толстокожих пошляков цель — выжить, а у чувствительного человека цель — жить. Он может и не преуспеть в их глазах, потому что имеет другие приоритеты, он может даже плохо кончить, но чувствительность — это возможность подключиться к энергии добра. И здесь каждый выбирает…

Люди, которые безапелляционно и напористо любят высказывать свои суждения о жизни, не понимают, что их ошибка видна с первой же фразы. Им кажется, что они все себе объяснили. А это ерунда, и перспектив для разума не дает никаких. Главное необъяснимо, его можно только почувствовать.